"Мгла", глава 5

[meskenet]

Автор: Meskenet
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: Рита/Настя, Стольф/Феликс (с 5 главы) и прочая массовка
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Фемслэш (юри), Романтика, Юмор, Драма, Фэнтези, Детектив, Психология, POV, Вампиры
Предупреждения: Насилие, Нецензурная лексика, Секс с несовершеннолетними
Размер: Макси, 383 страницы
Кол-во частей: 42
Статус: закончен

Описание:
Современная магическая школа, в которой какая-то маньячка убивает учителей. Две девочки, каждая из которых - себе на уме. Друг от друга они требуют доверия, но делиться своими скелетами в гардеробах не желают. Одна из них - рабыня другой, однако проблем у нее значительно меньше, чем у госпожи, чья подозрительная семья покушается забрать у нее чуть ли не жизнь...

Посвящение:
Человеку, который никогда это не прочитает. Моему лучшему, но - увы - бывшему другу.

Глава 5, радостная

Глава 5, радостная


В комнате мало-помалу становилось светлее -наступало утро. На широкой кровати, на которой без труда мог разместиться на ночлег цыганский табор, лежали двое, одной из них точно была девушка, уж больно недвусмысленно одеяло лежало на ее, хм, формах. Вторым же был молодой мужчина.

Девушка зашевелилась, вылезая из-под одеяла, и мужчина тоже проснулся, открыл ярко-желтые, разве что в темноте не светящиеся глаза и резко спросил:

— Багира, если у тебя с утра уроки, какого хрена ты будишь меня?

— Милый, извини, я не хотела...

— Ты, слонопотам, хватит уже прыгать по постели!

— Стольф, я только хотела тебя поцеловать! Кстати, ты не видел мой лак, такой сиреневый?

— Дай мне выспаться, — проговорил Стольф со вселенской усталостью в голосе.

— Хорошо, хорошо, спи, — Багира выскользнула из комнаты. Дождавшись, пока она уйдет на другой этаж, что было ясно слышно по цокоту тапочек на шпильках, Стольф сел и мрачно обратился к стене:

— Чтоб я еще раз польстился на сиськи? Никогда!

Багиру он подцепил в одном из стриптиз-баров около полугода назад, и с тех пор сто раз об этом пожалел — вместо удовольствия на одну ночь он заполучил проблемы, длящиеся во времени. Первой и главной из этих проблем было то, что Багира серьезно влюбилась в него, причем практически с первого взгляда, и потребовала взаимности. Стольф, которому сестра и мать с детства твердили, что он — эгоист, не способный ни на какие чувства, повел себя соответственно гордому званию — сбежал от девушки побыстрей и подальше, однако это не помогло — однажды, вернувшись с очередной гулянки в фамильный замок, он обнаружил в столовой Багиру, рассказывавшую его матери о том, что та скоро станет бабушкой — мол, Багира беременна. Разумеется, мать Стольфа, глава рода Костенко и, соответственно, женщина суровая, приказала непутевому сыну жениться. Она еще раньше хотела его женить, но все не было повода, а тут вдруг появился. Жертва обстоятельств еле упросила повременить со свадьбой, и теперь все больше убеждалась, что Багиру себе в жены не хочет — слишком назоливой и наглой та была. Ко всему прочему, ее беременность оказалась враньем. Жаль только, что это ничего не изменило. "Испытательный" срок подходил концу, и Стольф с ужасом думал о том, что будет делать по его истечении. Плюс ко всем этим несчастьям в бары и клубы его больше не пускали... Оставалась единственная радость, которую он привел в замок неделю назад с диким скандалом, но об обстоятельствах этого позже. "Радость" была изворотливой, наглой и, что самое неприятное, шустрой, и "ее" каждый раз приходилось разыскивать по всему замку.

Стольф накинул на себя халат и, зевая, вышел в коридор. Мысленно ругая подвижную "радость", он заглянул сначала в "ее" комнату, а потом отправился на поиски. Можно было, конечно, использовать связь хозяина и раба, но после этого "радости" совсем сносило башню, не подступишься.

Наконец Стольфу повезло — приоткрыв очередную дверь, он увидел стоявшего к нему спиной темноволосого подростка, который что-то то ли писал, то ли рисовал на стене. Зная его, можно было предположить, что именно. Подойдя ближе и узрев на стене матерное трехбуквенное слово, Стольф убедился в своих подозрениях, но комментировать это не стал. Зато когда он увидел пузырек с лаком, которым творчество осуществлялось, в руке подростка... Сиреневого лака... Вот тогда Стольфа затрясло от смеха — он представил себе, как усердно ищет лак Багира.

Подросток вздрогнул и обернулся. Когда он понял, что попался, было поздно — Стольф толкнул его к стене, чуть левее написанного слова, и, не обращая внимание на то, что мальчишка начал вырываться, решительно подавил все возражения поцелуем. Поместив колено между ног "радости", Стольф стал расстегивать "ее" рубашку.

— Отъебись от меня, скотина! — Стольфа оттолкнули. Что ж, это тоже привычно — мальчишка своего хозяина ненавидел, и даже не пытался этого скрыть. Хозяина это несколько огорчало, он не понимал, за что его, такого хорошего, ненавидеть.

Зафиксировав руки "радости", чье имя, кстати, было Феликс, Стольф вернул на прежнее место коленку, ощущая, как мальчишка начинает возбуждаться. Шестнадцать лет — это такой чудесный возраст, когда для секса вовсе не обязательно питать к партнеру хоть какие-нибудь теплые чувства.

Краем глаза Стольф заметил сзади кровать, но тут же вспомнил, что это покои сестры, а значит, отсюда придется уйти на поиски лучшего места.

Притащив Феликса к себе в комнату, он рухнул с ним на постель, перекатился, подминая мальчишку под себя, и принялся стягивать с него джинсы.

Феликс уже прекратил сопротивление, и Стольф никак не мог определить, что хуже — когда "радость" с присущей ей ловкостью выворачивается из объятий или когда изображает из себя бревно. Впрочем, и то, и другое продолжается недолго.

Проведя пальцами по бедру мальчишки, Стольф проник ладонью под резинку его плавок и накрыл рукой возбужденный член, заставив Феликса выгнуться и судорожно втянуть носом воздух. В зеленых глазах по-прежнему читалось "ненавижу-ненавижу-ненавижу", однако оно уже дополнялось "хочу".

Сбросив на пол халат, Стольф снова впился в губы мальчишки, потом переключился на бьющуюся жилку на его шее, слегка прикусывая кожу...

— Куда полез, кровопийца? — прошипел Феликс. Стольф кусал его всего один раз, и после решил никогда этого не делать, потому что впечатлений хватило, еще не исчез шрам от когтей на плече... Поэтому, удержавшись от того, чтобы впиться в шею Феликса не только поцелуями, но и клыками, Стольф стянул с него белье и достал из-под подушки смазку. Перевернув мальчишку на живот, чтобы не видеть его глаз — и сохранить душевный покой — он вошел. Феликс стонал и комкал простыни, сам подавался навстречу Стольфу...

Еще одна монетка в копилку ненависти.

С рыком вбившись в мальчишку в последний раз, Стольф кончил. Несколько движений рукой по члену Феликса, и тот тоже не выдержал.

Стольфу было хорошо, так, как с Багирой не было ни разу. Уткнувшись носом в затылок мальчишки, он размышлял о том, что куда охотнее женился бы на нем, будь это возможно, но, увы...

— Слезь с меня, — потребовал Феликс, и Стольф послушно откатился в сторону. Поступи он иначе, и был бы скандал.
Стольф не умел "строить" рабов, хоть ты тресни, и Стелла раньше часто упрекала его в этом. Раньше...

Глядя на одевающегося Феликса, он думал, что от Багиры надо срочно избавляться, неважно, как, потому что после свадьбы всего этого явно не будет...

Может быть, Феликс когда-нибудь перестанет вести себя как маленький ублюдок и, скажем, полюбит Стольфа? Последний слабо представлял себе, что такое эта пресловутая любовь — помнится, Стелла однажды сказала ему об этом так: "Любовь — это то, о чем ты не имеешь ни малейшего понятия".

Ну и ладно.


***

Вечер не задался. Это я определила, увидев Егора, нежно сжимавшего ладонь Славы. Также они оживленно переговаривались, смеялись, и причина пропажи Егора из моей жизни стала очевидна.

Обидно. Пусть у меня не было никаких особенных видов на него, но как же неприятно осознавать, что тебе предпочли другую, тем более, такую, как Слава — болтливую сплетницу, которая никогда не упускает случая добить побежденного не ей ногами — фигурально выражаясь, конечно, хотя я думаю, что она способна и на физическую расправу. Но как же хорошо она умеет себя подать! Просто все падают к ее ногам.

Чем дольше я смотрела на эту парочку, тем сильнее становилось желание уйти — выйти из-за колонны, за которой я спряталась и посмотреть на реакцию Егора или просто тихонько исчезнуть, благо возможность была — совсем рядом стояла живописная композиция из горшков с какими-то высокими растениями, и за ними спокойно можно было добраться до выхода из класса в коридор.


Вообще, конечно, Основная башня после окончания занятий становится идеальным местом для встреч более-менее влюбленных.

Я почти решилась сбежать, не поднимая шума, но тут послышались чьи-то тихие шаги. Шедшего от моего взора скрывала пышная растительность, и потому я очень удивилась и даже немного испугалась, увидев Виталика.

Он тоже не ожидал меня тут увидеть, но удержался от словесного выражения этого и даже прижал к губам палец, свирепо глянув на меня, мол, молчи, дура. Я дурой не являлась, и, так как мы были в разных весовых категориях (во всех смыслах), тоже не стала бурно радоваться встрече.

Виталик выглянул из-за колонны, и его ладони сжались в кулаки.

— Блядь, — чуть слышно прошипел он, и непонятно, к чему это относилось: к ситуации или к Славе. А последней сейчас, судя по всему, достанется...

Виталик постоял так еще немного, после чего развернулся и ушел, тихо бросив мне на прощание:

— Скажешь кому-нибудь, что я тут был — урою.

У меня вопрос: а что это только что было? Интересные какие-то взаимоотношения. И вид у Виталика был не взбешенный, как часто бывало в подобных ситуациях, а, скорее... страдальческий? Нет, это я, конечно, загнула, но что-то эдакое промелькнуло в его глазах. Ну, поживем — увидим.

Я бесшумно проскользнула за зелеными друзьями человека и вышла в коридор. Глянула на часы — без пяти восемь. Настя, наверное, уже вернулась со своего фламенко... Лучше посижу с ней — рядом с другим человеком будет неловко откровенно грустить.

Но вся меланхолия мгновенно вылетела из моей головы, когда, переступив порог, я увидела Настю, сидевшую на своей кровати рядом с разодранной юбкой. На щеке у Кольчуковой красовались три длиных царапины, которые она мазала каким-то зеленоватым гелем из тюбика, сосредоточенно глядя в зависшее в воздухе зеркало.

Заметив меня, она отвлеклась, и зеркало рухнуло вниз, не разбившись, но треснув посередине после встречи с полом.

— Ёперный театр, — мрачно сказала Настя.

— Извини...

— Да ты-то тут причем? Вселенское зло в джинсах, тоже мне. Лай — сука.

— Почему? — поинтересовалась я, садясь на свою кровать.

— Оказывается, она тоже записалась на фламенко. Наступила мне на юбку, все оборки поотрывались к чертовой матери, я наступила на веер этой гадюки, мы начали друг на друга орать, учительница попыталась нас успокоить, мы покрыли ее матом, после чего подрались между собой. Неплохо, да? — с хмурым удовлетворением произнесла Настя.

— Почему вы с ней ругаетесь почти при каждой встрече? — непонимающе спросила я.

— Она мне не нравится. Я ей, видимо, тоже. А еще у нее нет чувства юмора.

— Разве это главное?

— Нашла, кого спросить, — фыркнула Кольчукова. — Я вообще о людях ни-че-го не знаю; что они, что инопланетяне — однофигственно непонятные. И все же юмор — это то, что должно присутствовать у всех, вот в чем я убеждена.

Она подняла с пола разбитое зеркало и попыталась избавиться от трещины магией, но добилась только зловеще-красного сияния вокруг рамки, которое не приносило никакой пользы.

— Можно выкидывать, — вздохнула Настя и снова взяла тюбик с гелем. Плюя на приметы, она стала покрывать царапины зеленой субстанцией, глядя в треснувшее зеркало.

— Эта Лай царапается как кошка! — возмущенно сообщила она.

Мне странно было представить их дерущимися. Это так... непривычно в мире магии, где в таких случаях начинают использовать боевые заклинания. Но Лай-то понятно, она росла в человеческом окружении. А вот Настя... Почему ей вообще сказали, что она волшебница, только в четырнадцать лет? И что прибавили к этому такого, от чего она мрачнеет, вспоминая? Так или иначе, мне казалось, что в драке она должна бить магией... Пожалела неспособную защититься Сироткину?

А к Сироткиной у меня, кстати, свои вопросы — насчет того, с кем я сплю. Но это к делу не относится.

Я достала учебник по астрологии, которой у нас за прошедшие с начала учебного года две недели ни разу не было, и стала его читать. В свой "первый раз в первый класс" я пропускала мимо ушей лекции покойного Олега Ингваровича... А теперь больше никогда их не услышу, и от этого становится жутковато-грустно.

Настя встала с кровати и, взяв полотенце с халатом, пошла в душ.

Положение Марса на момент рождения человека оказывало немалое влияние на его судьбу... Я продолжила читать.

Зачем Настя мазалась заживляющим, если сейчас его все равно смывает?

Она вернулась, с мокрыми волосами и в халатике в мелкий лиловый грибочек. Рукава халатика были умеренно короткими и обнажали как худые руки ниже локтя, так и синяки на коже.

— Насть... Может, тебе в медпункт сходить? — осторожно предложила я.

— Нафиг он мне сдался? Со мной все в порядке.

Я посмотрела на синяки и вздохнула. Опытному медику убрать их — работы на минуту-две.

— Опять же, что мне там скажут? Что в моем возрасте стыдно так грубо решать свои проблемы?

Вот, значит, в чем дело... Насте стыдно.

— Скажи, что упала, — предложила я.

— Ага. А потом из-под пола выскочили каменные руки, и давай меня лапать и бить! Форма синяков слишком характерная, от пальцев остались. У Лай кроме острых когтей еще и хватка будь здоров. Хренью этой зеленой намажусь, и пройдет.

Я не стала настаивать.

А вот в медпункт все равно наведаться пришлось, хоть и по другому поводу.

Мы сидели на Основной магии. В виде исключения Багира что-то объясняла — про синхронизацию слов и жестов. К сожалению, потом ей это надоело, и она решила спросить заданное на прошлом уроке. Отвечать к доске Багира вызвала Настю.

Кольчукова по теории не знала почти ничего, с практикой дело обстояло лучше, и карандашики на учительском столе, толкаемые силой легкого заклинания, обычно произносящегося про себя, послушно катились.

Багира занесла ручку над журналом и задумалась, какую оценку поставить.

В этот момент Настя неожиданно упала на пол. Очень неожиданно. Просто рухнула там же, где стояла.
Растерялись все, кроме Багиры — та подошла к Насте и, склонившись над ней так низко, что из-под юбки стали видны зеленые стринги, констатировала:

— Обморок.

Взяв со стола бутылку минералки, она, недолго думая, вылила ее всю на Настю. Та открыла глаза и ошалело огляделась.

— Ты лежи, — посоветовала Багира. — Все равно уже упала, намокла и вообще...

— Спасибо, я лучше сяду, — угрюмо сказала Настя. Она не выглядела удивленной, и у меня сложилось впечатление, что ей не впервой падать в голодные обмороки. Сколько она не ела? Помнится, сначала была трехдневная голодовка, потом Кольчукова питалась только овощами и фруктами, а затем решила повторить голодовку... Доигралась.

— Кто-нибудь, проводите ее к медсестре, — приказала Багира.

Я встала из-за парты и, подойдя ко все еще сидящей на полу Насте, протянула ей руку.

Мы вышли в коридор. Больше всего мне хотелось спросить: "Допрыгалась?", но я не решилась.

— Мне не надо в медпункт, — заявила Настя, еще смертельно бледная, с потекшей тушью, она напоминала вампира, какими их любит изображать немагический кинематограф. — Мне нужно зеркало, фен и косметичка. Посидим в комнате до конца урока...

— Хорошо, — не стала спорить я. — Но с одним условием.

— Каким? — Настю шатнуло, и она оперлась рукой на стенку.

— Ты начинаешь нормально есть.

— Это невозможно, — мотнула головой она.

— Почему? Что за странное стремление к болезненной худобе?

— Ты не поймешь, — упрямо сказала она.

Если ты не объяснишь — разумеется, не пойму!

— Расскажи, — попросила я.

— Я толстая, — спокойно заявило это чудо, и я ощутила острое желание поприветствовать головой стену. Левую, правую? Мне больше нравится левая, она с какими-то вырезанными на камне узорами.

— А я? — поинтересовалась я. Кажется, сейчас меня назовут динозавром или бегемотом.

— Ты нормальная.

— Как такое может быть? — до меня не доходило. Я костляво-худой никогда не была, у меня обычная фигура, которая меня, впрочем, устраивает, да и противоположному полу нравится... И не только противоположному, если судить по Ишалес.

— Я же говорила, что ты не поймешь, — устало махнула рукой Настя. — Худых больше любят...

— Бред, — не сдержалась я.

— Нет, правда. Кого больше захочется защитить мужчине — корову — девяносто-шестьдесят-девяносто и все в метрах — или хрупкую девушку?

На мой взгляд, скелет его тоже испугает.

И почему именно "защитить"? Что-то не то творится в Настиной голове...

— Это глупости, — сказала я, стараясь говорить уверенно.

— Нет.

— Но почему я нормальная, а ты толстая? Я не понимаю.

— Для меня это тоже сложно, — неожиданно выдала Настя.

Мы дошли до нашей сто восьмой, Кольчукова пошла умываться, а я легла на кровать, подложив руки под голову, и стала разглядывать потолок. Достаточно медиативное занятие...

Кажется, Настя тотально не уверена в себе. Она самоутверждается за счет грубости по отношению к окружающим, худеет, чтобы быть любимой, хочет дружить... Но перечеркивает одни свои поступки и стремления другими. Резкость в общении оттолкнула от нее почти всех одноклассников, многие из которых Настю побаиваются, потому что она непредсказуема и умеет колдовать лучше, чем они.

Похудение — это в высшей степени странная затея, да и поиск друзей, завершившийся полным фиаско из-за поведения Кольчуковой, тоже выглядит ненормально.

В комнату зашел предмет моих размышлений и включил фен.

Продолжаем... Плюс ко всему вышесказанному, у Насти есть какая-то мрачная тайна, связанная с семьей (у меня сложилось впечатление, что Кольчукову хотят принести в жертву), а еще она выбрала меня на роль близкой подруги, но никаких шагов к сближению не делает. Может быть, просто не умеет?

На следующем уроке, волхвовании, которое по-прежнему вело ударное трио из Варвары Мирославны, Никиты и Антона, мы должны были писать тест, и, как ни странно, междоусобная грызня не заставила наших преподавателей о нем забыть.

— Достаньте двойные листки, — велела Варвара, когда мы расселись.

— Нету. Откуда? — развел руками Миша Апраксин.

— Из жопы достань, — некультурно посоветовал Антон, заработав свирепый взгляд со стороны Варвары.

— А у меня в жопе листики не растут, — ответил Миша.

— Кто-нибудь, поделитесь с ним клочком бумаги, иначе вынесет мозг, — сказал Никита, выходя вперед. За его спиной переругивались вполголоса Варвара с Антоном, к чему уже все привыкли. — Вот вам тесты, решайте.

Листы с заданием разлетелись по партам.

Вопросы были несложные, целиком и полностью по учебнику, и со своим вариантом я управилась быстро, после чего решила проверить, как дела у Насти.

А дела у нее шли не очень, ведь учебники она обычно предпочитала м-Интернету или на худой конец брала книги для старших классов.

— Помочь? — спросила я.

— А ты готова целиком решить мой тест? Ничто иное смысла не имеет, — вздохнула она.

— Значит, решу.

Я придвинула лист с ее вариантом к себе и продиктовала ответы.

— Спасибо, — сказала Настя. — Как приятно чувствовать себя тупой!

Посмотрев на мое удивленное лицо, она усмехнулась:

— Я не шучу. В немагической школе у меня списывали все, кто только мог, и теперь я зареклась быть слишком умной.

— Закройте учебники! — неожиданно завизжала Варвара на кого-то, кто сидел позади нас.

Обернувшись, я увидела, что столь бурную реакцию у нее вызвали Миша и Рома, которые сейчас смотрели на учительницу столь честными глазами, что в их искренности сомневаться не приходилось: виновны, что-то скрывают.

Варвара бросилась вперед, к ним, и, схватив злополучный учебник, приложила им по голове Апраксина, офигевшего от этого до временной потери речи.

— Ты что творишь, дура? — осведомился Антон, подходя к ней.

Варвара размахнулась и от души припечатала его книгой.

— Ну ты бешеная, тебя в клетку сажать надо, а не к детям пускать! — покачал головой Антон.

В ответ она ударила его в пах коленкой, и Антон, нецензурно выразившись на выдохе, сложился пополам.

Никита смотрел на них обоих как на идиотов, только на Антона еще и с легким сочувствием.

— Сдавайте работы, — обратился он к классу. — Звонок скоро.

На перемене к нам с Настей подбежала Стелла.

— Мы сегодня ночью будем гадать! — гордо сказала она. — Мы обратимся к ноосфере и узнаем, что с нами произойдет!

Я с некоторых пор относилась к затеям Стеллы предвзято, но Настя кивнула:

— Я приду.

И любопытство победило.

— Я тоже, — сказала я.

Вечером мы собрались в комнате Лай и Стеллы в том же составе, что и при вызове демона.

В комнате снова горели свечи, на полу стояли друг напротив друга два зеркала: одно не очень большое, около полуметра в высоту, а другое — чуть ли не в мой рост. Где только достали?

— Мы вызовем духа, и он ответит на наши вопросы! — заявила Стелла.

— Или просто не явится, — хмыкнула Лай.

— Вы что, решили зеркальный коридор сделать? — Настя посмотрела на них с брезгливой жалостью. — Если в него кто-нибудь явится, то нас потом будут собирать как паззл. "Это рука Костенко, а это кусок позвоночника Сироткиной"! — вот что скажут КИСы. А если не явится — впустую просадим время и силы.
— Тебе что, мало было на фламенко? — хмуро спросила Лай. — Я могу добавить.

— Я вчера нашла чудесное заклинание, от которого начинают расти перья на слизистых оболочках, — предупредила Настя. — И мне очень интересно, как это выглядит...

— Вы загрязняете ауру этой комнаты, — укоризненно сказала им Стелла.

— У неодушевленных предметов нет аур! — отмахнулась Кольчукова.

— Информационную ауру! Неужели вы не чувствуете, как содрогается пространство от ваших криков? Как сворачиваются и усыхают биопотоки? — Стелла так расчувствовалась, что чуть ли не плакала.

— Что за ересь?! — возмущенно воскликнула Настя.

— Может, уже начнем? — тихо спросила Ника.

— Непременно. Вот только подеремся для начала, — кивнула Настя. — Дамы, перегрызать друг другу сонные артерии глупо. Это должен сделать дух, ради вызова которого мы тут собрались.

Лай собралась что-то сказать, но наполненный слезами взгляд Стеллы сделал свое дело, и она промолчала.

Мы расселись возле меньшего зеркала.

— Возьмитесь за руки, — велела Стелла. Мы взялись, и Костенко едва различимо зашептала что-то по-русски, среди прочего, неразличимого, угадывались отдельные обрывки: "умер спокойно", "помоги", "покажи".

— А теперь кто-то должен сесть между зеркалами и посмотреть в коридор, — сказала Стелла, закончив заклинание. — Руки можно разжать.

Я послушно выпустила из своей ладони Настину. А Кольчукова уже садилась перед зеркалом.

Мы все замерли, я буквально почувствовала звенящую тишину в комнате.

Настя сначала сидела с безразличным выражением лица, но потом вдруг неверяще моргнула.

— Какая, блин, прелесть... — она подалась вперед, вглядываясь во что-то, видимое только ей.

И тут распахнулась дверь в комнату, нарушая торжественность момента.

— Ворожите? — спросил голос, который мог принадлежать только директрисе. Я медленно обернулась и поняла, что была права.

Несмотря на поздний час, Селена Ингваровна была накрашена и одета в строгий брючный костюм, а ее светло-русые волосы были уложены в аккуратный пучок на затылке. Ее удивительно красивые черты лица сейчас были искажены чуть ли не яростью. Под взглядом серых глаз из-за линз очков в тонкой оправе хотелось съежиться.

Селена Ингваровна, не подходя к зеркалам, решительно развернула их обратными сторонами друг к другу мановением руки.

— Вам очень повезло, что вы еще живы, — холодно сказала она, медленно переводя тяжелый взгляд с одной из нас на другую.

— Завтра после уроков вас ждет педсовет, на котором будет обсуждаться этот проступок. Книгу я конфисковываю.

— Но это моей семьи... — заикнулась Стелла.

— Значит, за ней должен приехать кто-то из совершеннолетних. В твои руки она не вернется. Все, расходитесь! — прикрикнула Селена Ингваровна на нас и вышла из комнаты. Вскоре в коридоре раздалось цоканье ее каблуков. Наверное, она перенеслась прямо к нам из своих апартаментов, иначе мы бы услышали шаги...

— Да, техника у нее потрясающая, — мечтательно протянула Настя, когда мы улеглись в свои кровати. — Так легко и непринужденно снять все последствия Стеллиного колдовства одним прикосновением к зеркалу...

— Я не заметила, — призналась я.

— А я заметила... Когда она их отворачивала друг от друга. Вот это мастерство!

В эту ночь мне почему-то снилось, что я хожу по каким-то широким коридорам, причем делаю это не по своей воле, словно что-то ведет мое тело, не учитывая мои желания. На мне была атласная мантия глубокого фиолетового цвета, слишком длинная, волочившаяся по полу и мешавшая идти. Но я абсолютно точно знала, что укоротить ее или сшить новую нельзя.

Сон так ничем и не закончился, я просто проснулась посередине блуждания по очередному коридору. На часах было полвосьмого. Дурацкое время — засыпать не имеет смысла, вставать через полчаса, а сейчас вставать тоже глупо — разбужу Настю...

— Рита, — шепотом позвала меня вовсе не спящая, как оказалось, Кольчукова.

— Да?

— Почему мне опять снился твой сон?
Мне было нечего ответить.

— А тебе что снилось? — спросила Настя, не дождавшись моей реакции.

— Коридоры... И фиолетовая мантия.

— Да, это стопроцентно готовилось мне. Я видела его вчера в зеркале, — она села в кровати, серьезно глядя на меня. — А больше там ничего не было?

— Нет.

— Хвала богам. Кстати, а что это за девица такая, которая пыталась тебе присниться и очень разозлилась, поняв, что я — не ты?

Я же не телепат, чтобы понять, о ком она. Однако что-то предостерегающе кольнуло под сердцем — кто мог искать общения со мной в такой непривычной форме?

Ишалес. И мне не по себе при мысли о том, что она могла наплести Насте.

А Кольчукову мне до ужаса не хочется разочаровывать после того, что она для меня сделала.

Первый урок, биология, прошел без эксцессов. А вот на втором, волхвовании, нас ожидал сюрприз.

Когда прозвенел звонок, дверь кабинета осталась равнодушно-закрыта, что было странно — обычно соперничающие между собой Варвара и Антон с Никитой не опаздывали на уроки, выгодно отличаясь тем самым от своих коллег. Это было единственное, чем они выгодно отличались.

— Эпидемия неявки вовремя коснулась и их, — хмыкнула Настя, чьи мысли, видимо, текли в том же направлении.

Кольчукова зачем-то подошла к двери и подергала за ручку.

— Она открывается внутрь, — подсказала я.

— Я идиотка, — самокритично покачала головой Настя и пнула дверь.

Та с готовностью распахнулась, открывая взгляду жуткую картину.

Кровь была везде: покрывала кровавыми разводами пол, стекала, еще не успев свернуться, со столов, и даже на потолке виднелись бордовые брызги.

На противоположной стене было выведено кровью же издевательское послание:
"Что скажешь, Лихобор?
Б.Е."

Тело Варвары лежало в проходе между рядами парт, слепо скалясь обломками ребер вверх. В нескольких шагах от него небрежно валялся окровавленный кусок плоти.

— Блять, ей вырвали сердце, — прошептала Настя, перед тем как рвануться обратно в коридор и там, привалившись к стене, сползти вниз.

Я присоединилась к ней несколькими секундами позже. В класс косяком повалили наши одноклассники. Кого-то там рвало, кто-то уже близко познакомился с полом, а те, чья нервная система была покрепче, возвращались обратно, изрядно впечатленные.

— Надо сказать КИСам, — нарушила общую тишину Настя. — Я, пожалуй, возьму эту ответственность на себя.

— Я с тобой, — сказала я.

КИСы, точнее, их руководство, обосновались на последнем, десятом этаже Главной башни. Пока мы поднимались туда, я сто раз пожалела, что в "Аниоре" нет лифтов.

Настя постучалась. Раздалось звонкое женское "Кто там?", и Кольчукова шагнула внутрь, не отвечая. Поколебавшись, я последовала за ней.

Это была старая, сейчас неиспользуемая аудитория, ряды столов в которой постепенно поднимались по мере близости к стене.

На столе примерно посередине первого ряда лежала на спине рыжая, прямо-таки огненноволосая девушка. Наше присутствие не заставило ее встать или хотя бы сесть, она лишь повернула голову в нашу сторону.

— Кто это так лихо ломает мои защиты? — поинтересовалась она. — Школьницы? Неожиданно. С чем пожаловали?

— У нас убили учительницу, — буднично сообщила Настя.

Девушка не заинтересовалась.

— Каждую секунду в мире кого-то убивают, — цинично сказала она. — Я сейчас никуда не пойду. Трупу уже все равно, подождет. Сходите к рядовым, пусть затопчут там сапогами все улики.

— Ты вообще кто? — осведомилась Настя, пристально разглядывая девушку. Лично мне под таким взглядом стало бы не по себе, но рыжая продолжила флегматично лежать на столе.
— Младший лейтенант КИС Ирен Сокольная, — равнодушно ответила она. — Непосредственное начальство своих подчиненных, которые сейчас курят в коридорах, тем самым подавая школьникам отвратительный пример. Я, кстати, тоже хочу курить.

Ирен села, поправила бретельку цветастого сарафана и запустила ладонь в карман на бедре. Вытащив пачку сигарет и открыв ее, она печально констатировала:

— Закончились. Ничего не поделаешь, мне придется спускаться. Наверное, это судьба, так что я пойду с вами, хоть на покойницу посмотрю.

Она стала на пол босыми ступнями, обулась в откровенно пляжные вьетнамки и кивнула нам:

— Ведите. Кстати, у вас сигаретки не найдется?

— Нет, — процедила Настя.

— Куда катится мир... У меня в ваши годы всегда были.

Мы проделали неблизкий путь по ступенькам обратно.

На подоконнике на лестничной площадке возле нужного нам этажа сидели Антон с Никитой и курили. Антон приобнимал Никиту за плечи.

— Нарушаем, мальчики? — звонко спросила Ирен. — Школьный устав нарушаем? Причем сразу два пункта: запреты на личные отношения в рабочее время и на курение в непредназначенном для этого месте.

— Проходи, не задерживайся, — "любезно" бросил ей Антон. — Иначе я тебе этот устав в жопу засуну.

— Хамство свойственно только людям, — неожиданно вмешалась Настя. — Никто никогда не видел хамящих животных. Уж не хамство ли нас от них отличает?

— А-а, шутница, — Антон посмотрел на нее. — После твоей шутки у меня ребра неделю ныли. Веселые у тебя охранники.

— Да, не жалуюсь, — кивнула Кольчукова.

— Ребята, не любите мне мозг, — поморщилась Ирен. — Дайте мне ваш труп и сигарету. И зажигалку, если можно. Спасибо, — она выдернула последние два предмета из рук обалдевшего от такой наглости Антона. — Ну, что стоим?

— Ну да, эта рыжая сука сейчас будет топтаться по Варькиным останкам, — неприязненно сказал Никита. — Прекрасно, Варька о таком и мечтала.

— Да ладно, ей уже похрен, чего завелся? — успокаивающе хлопнул его по плечу Антон.

Неужели эта парочка успела сдружиться с Варварой? Или они и раньше ругались исключительно по-дружески?

Впервые после того, как я увидела изувеченное тело внучки Лихобора, я задумалась о том, что Варвара тоже была человеком — со своими привязанностями, антипатиями, мечтами, чувствами... А ведь смерть Олега Ингваровича не оставила во мне никакого следа. Я безнадежна?

Ирен подошла к сидящим на подоконнике парням и прикоснулась ладонями к их щекам.

— Меня редко оскорбляют, — сказала она. — А на чужое горе мне плевать — другим слезы, мне работа. Так что я не могла оставить вас безнаказанными. Неделя импотенции, как вам?

Она тряхнула гривой рыжих волос и пошла за нами дальше.

Одноклассники были по-прежнему в коридоре, вполне оправившиеся от шока и бодро обсуждавшие увиденное.

— Прошу, — Настя картинным жестом указала на прикрытую дверь кабинета. Ирен кивнула и вошла внутрь.

Я невольно напряглась, ожидая услышать крик или хотя бы нецензурный возглас, но нервы Ирен оказались крепкими.

— Ну, вот я и познакомилась с той, кто командует этими КИСами, — сказала Настя. — За этим-то я и потащилась на верхотуру. Еще и тебя прихватила... Но все же оно того стоило.

— Ирен же тебе не понравилась, — не поняла я.

— А ты уверена? С незнакомыми людьми я веду себя по-хамски, выполняя завет "думай о людях хорошо, пока они не доказали обратное" сточностьюдонаоборот. Но я не жалею об этом знакомстве.

Ирен вышла из класса, разговаривая по телефону.

— ...сюда двигайте, альтернативно одаренные, сюда! — приказывала она кому-то в трубку.

Из воздуха возник отряд из пяти КИСов. Суровые и брутальные, одетые в форму, они контрастировали с Ирен, которая была ниже их на голову, если не больше, и выглядела так, словно только что вернулась с пляжа.

— Заползайте-заползайте туда, червяшечки, — кивнула она им. — Опять у вас под носом кого-то хлопнули.

— Почему только "у нас"? — спросил самый суровый из КИСов. — У вас тоже.

— Моя задача — логические построения, а все прочее — тщет, суета и ваши проблемы, — отрезала Ирен.
— Все, я ушла.

И она действительно ушла, на прощание ткнув ладонью самого сурового КИСа в живот так, что он мяукнул.

— Расходитесь по комнатам, — велел он нам, чуть оправившись. — Какой класс?

— Первый "альфа", — крикнул кто-то.

— Идите, не толпитесь тут.

Мы послушались.

— Какая интересная маньячка, — сказала Настя. Мы сидели в столовой, я ела шоколадку, а Кольчукова цедила минералку через трубочку. — Выпиливает учителей, а детей не трогает. Я не понимаю ее логики — можно ведь выкашивать целые классы, а она тратит силы на этих уродцев!

— Она не маньячка, — развела руками я.

— Да понятно... Я бы не отказалась узнать, за что она обижает убогих.

Астрологии у нас не должно было быть по понятным причинам — трупы занятия не ведут. Однако завуч Олимпийская Мишка, увидев, как львиная доля нашего класса прохлаждается во дворе, пришла в неистовство.

— Почему вы не на уроке? — зычно вопросила она.

— У нас астрология.

— Марш в кабинет!

Неужели нашли замену?

Дверь была открыта, когда мы подошли к классу. Входя туда, я опасалась увидеть не отмытую кровь, но уборщицы потрудились на славу — кабинет выглядел совершенно обычно.

За учительским столом сидела усталая женщина лет тридцати по человеческим меркам, а по магическим ей могло оказаться и около сотни.

В среднем маги живут по двести лет, однако если уровень их сил выше среднего, жить они будут дольше.

Волосы женщины были темно-русыми, заплетенными в косу, доходившую до лопаток. Серые глаза, обрамленные темными кругами, смотрели спокойно. На Насте ее взгляд задержался чуть дольше, чем на других учениках.

Кольчукова удивленно покачала головой.

— Ты чего? — спросила я.

— Это моя тетка. Я знала, что она работала в школе, но не думала, что в этой и что она собирается вернуться. У нее ребенок маленький, недостатка в деньгах нет, что ей тут делать?

И тут я неожиданно вспомнила, что кто-то когда-то мне рассказывал об еще одной астрологичке, которая ушла в декрет, но обещала вернуться...

Ее звали Марфой Юрьевной. Надо сказать, что как педагог она произвела лучшее впечатление, чем все прочие учителя, вместе взятые. Пожалуй, это был первый преподаватель, встреченный мной в "Аниоре", который работал с удовольствием, а не так, словно выполнял повинность (за исключением, может быть, Лихобора Лютоборовича).

После урока Настя задержалась в классе. Дверь не была закрыта, и мне, стоявшей в коридоре, был слышен их с Марфой диалог.

— Почему ты здесь? Тебя послали за мной присматривать?

— Да, — не стала отпираться Марфа. — Но ты же понимаешь, что я не стану доносить все подряд...

— Понимаю. А еще понимаю, что у тебя ребенок и ты не могла им отказать.

— Ты уже совсем выросла, — грустно сказала Марфа. — Все понимаешь... Из тебя бы вышел неплохой политик.

— Но не выйдет.

— Мне жаль...

— А мне-то как жаль, — с какой-то непонятной интонацией произнесла Настя. — Ладно, я пойду.

Я отошла подальше от двери. Возможно, не очень вежливо было подслушивать, но ведь я почти ничего не поняла. Это считается смягчающим обстоятельством?


Вечером, когда Настя вернулась с фламенко, я читала какой-то женский журнал. Однако один взгляд на Кольчукову заставил меня отложить глупый глянец в сторону, настолько потерянной и убитой она выглядела — того и гляди расплачется.

— Что случилось? — спросила я.

— Ничего. У меня все хорошо, — произнесла Настя так, словно хотела убедить в этом саму себя.

— Ты опять поругалась с Лай?

— Ее сегодня не было, — скривилась Кольчукова, уже меньше напоминая блеклую тень самой себя. — У меня все нормально, честно.

И я остро пожалела, что совсем не умею разводить людей на откровенность.


***
Нормально? Я сказала — нормально?!

У меня ничего никогда не было нормально. Начиная со школы, напоминавшей серпентариум, и заканчивая моими родственничками, которые спокойно заявили мне на день рождения, что через пару-тройку лет я фактически умру. Тело им еще пригодится, а вот душа — вещь ненужная. Суки. И еще ехидно добавили, мол, можешь жить волшебницей, а можешь продолжать влачить жалкое существование никому не нужного серого существа. Ну, выбор был очевиден.

Я принялась учиться магии как могла — по книжкам. И ништяк, все прекрасно получалось. На обычную школу я забила.

Мать я попросту выжила из квартиры — однажды, в очередной раз выбежав на лестничную площадку в слезах и халате, она не вернулась. Я ее не жалела — она ТАК меня подставила, не сделав аборт! Трусливая тварь, которая оказалась бы на моем месте, если бы не родила.

Отца я не знала. Мать молчала, как партизан, а дед с бабкой, кажется, вообще никогда не были в курсе, кто он. В случае с дедом это странно, особенно учитывая то, что сейчас живет в его теле.

Бабка изо всех сил пыталась сделать из меня послушную овцу — звонила по телефону каждый день, периодически приезжала и трезвонила в дверь, увещевая, что мне оказана великая честь, то-се... К чертям такую честь! Бабка просто очень сильно любила деда и хотела, чтобы он был наконец-то свободен. Обо мне она и не думала.

Каково это — в четырнадцать лет понять, что тебе осталось уже совсем — ужасно! — мало жить, а твоим родственникам плевать на это? Ребенок, не любимый и не любивший, который уже не вырастет — вот кто я.

У меня не было людей, которым я бы могла доверять. Моя единственная (не самая лучшая из возможных) подруга за полгода до этого злополучного дня рождения уехала в Германию и осталась там жить с отцом, который был гражданином этой страны в течение семи лет — именно столько они с Кириной матерью были в разводе.

Кире очень нравилось в Германии. Мало-помалу она обзавелась кучей новых знакомых, а я оказалась у разбитого корыта.

Но рук я все равно не опустила. Отбивалась от проповедей бабки, смеялась в ответ на жалкие извинения матери и готовилась к поступлению в "Аниор". О, с каким диким скандалом я выбивала право там учиться! В конце концов мне на помощь пришла тетка, сестра моей мамаши. Она, наверное, лучшая из всех моих родственничков, по крайней мере, она соглашалась, что со мной поступили несправедливо.

С Марфой мы были одни против всех месяца два. Потом она забеременела и больше не смогла до хрипоты орать на остальных Ольских. Но мы все равно созванивались. Наверное, без ее поддержки у меня бы поехала крыша.

Впрочем, я бы не стала утверждать, что моя крыша на месте. У меня начались проблемы с едой — я сидела на бесконечных диетах, и мне постоянно казалось, что я толстая. Что бы ни показывали весы, отражение в зеркале все равно не вызывало приятных эмоций. Плюс к тому, прекрасной мотивацией закусить удила и худеть были встревоженные возгласы вроде: "не отбрось коньки!", "это тело должно быть здорово" и прочие.

Однажды я как-то посмотрела на себя в зеркало, увидела по-настоящему и ужаснулась — кожа да кости, на лице одни глаза остались. Я начала нормально есть, но потом меня опять переклинило...

Примерно через год и два месяца после моего злополучного четырнадцатилетия я поехала в "Аниор". Родичи, беспокоясь о сохранности моей тушки, выделили мне охрану размером с армию.

На вокзале, увидев Риту, я была удивлена. Я не знала, что она волшебница, даже не подозревала, ведь в той, первой моей школе я не появлялась весь прошедший год. Но то, что она — рабыня, меня совершенно вынесло. Трындец!

Не то чтобы мне стало ее дико жалко, знала, на что шла, но что-то в душе все же шевельнулось. Ну а когда к ней подвалил этот психически нездоровый Виталик, спасти утопающую стало делом чести.

Отправляясь в школу, больше всего я хотела найти там кого-то если не близкого по духу, то хотя бы такого, кому смогла бы доверять. Не нашла.

Мне все равно, кто. Мальчики-девочки, какая разница? Я согласна терпеть что угодно ради того, чтобы меня кто-нибудь понял. Если для этого потребуется спать с человеком — буду спать, благо магический мир равно толерантен к любому виду сексуальной ориентации. Потребуется дружить — буду дружить.

Так или иначе, что-то подходящее я почувствовала в Рите. Вот только... что дальше? Я слабо представляю себе, как люди из просто знакомых становятся близкими друзьями — что поделаешь, негде было узнать. Ладно, пусть все идет как идет.

В последнее время я стала очень ясно понимать, что хочу жить. Два слова — хочу жить — а сколько из-за них нервовотрепки. Многие мечтают умереть, мне с их точки зрения так повезло... Ох, нахрен это самовнушение, все равно не помогает! Я хочу! Двести лет на этом свете как минимум! Закончить школу, аспирантуру, пойти работать, выйти замуж, настругать кучу мерзких детишек... Сделать карьеру, научиться играть на арфе, потому что она здоровенная и это здорово... Фиг. Радуйся, что хоть несколько лет дали свыкнуться, а не поставили перед фактом, что ты сдохнешь уже завтра. Вот только мне как-то не радостно, периодами даже выть хочется. Так и сегодня — на фламенко. Мы начали какой-то тупой танец разучивать, а я неожиданно подумала, что всякое бывает и окончания постановки я могу элементарно не увидеть.

Приперлась в комнату мрачная — ну, ума палата, знала же, что в комнате Рита. Та, разумеется, проигнорировать мою угрюмую морду лица не смогла. А что я могу ответить? Мол, о вечности задумалась? Ага. Вот так прямо сразу!

И мои диеты она не пропустила. Беспокоится обо мне, кажется. Только не по тому поводу. Насчет "есть-не есть" — это не пройдет. Это в голове, а она у меня больная.

Все же к Рите меня тянет. Когда хочется взять автомат и высказать миру свое четкое недовольство его населением, ее присутствие меня успокаивает. Спорить с ней не хочется, по крайней мере, так, как я люблю, с воплями и матом.

Но это несерьезно, как мне кажется — я склонна выдумывать себе всякие сказки.

В конце концов, Рите на меня абсолютно точно пофиг.

@темы: Ориджиналы, "Мгла", Древности, Творчество